Забытый памятник древнерусской литературы

В 2024 году исполняется не только 10-летие возвращения Крыма в состав России, но и 390-летие прибытия в Крымское ханство русского посольства во главе с Борисом Дворениновым (1634 год). По нынешним временам — рядовое событие, а в ту пору знаковое. Дело в том, что Крымское ханство после высадки на полуостров турецких войск в 1475 году не обладало так называемой международной субъектностью и являлось протекторатом Османской империи. Русское посольство стало частичным возобновлением этой субъектности и обозначило направление русской политики по отношению к Крыму аж на 140 лет, вплоть до 1774 года, когда Россия по Кючук-Кайнарджийскому миру добилась независимости Крымского ханства от Турции.

В рядах посольства Дворенинова был священник Иаков Лызлов, оставивший по свежим следам событий записки о случившихся с ним во время посольства происшествиях. В историко-религиозной литературе их называют кратко «Сказанием священника Иакова», а полностью название произведения звучит так: «Повесть известна и удивлению достойна о мощах недоведомого святого, како обретошася и в коих странах и в коем граде и в которое время списано многогрешным попом Иаковом в лето 7143 (1634) года». Это замечательный памятник древнерусской литературы, до сих пор не получивший широкой известности. Например, в двухтомной антологии «Памятники литературы Древней Руси. XVII век» (М.: Художественная литература, 1988–1989), составленной Д.Лихачевым, «Повести о мощах недоведомого святого» нет. Между тем она написана сочным, колоритным языком того времени, названным впоследствии В.И. Далем «живым великорусским». «Сказание священника Иакова» понятно нам без перевода, это, на мой взгляд, подтверждает концепцию А.Н. Толстого, что движение общенародного (разговорного) языка Московской Руси к литературному русскому языку XIX века началось задолго до того, как соответствующие изменения произошли в древнерусском литературном языке. Кроме того, «Повесть» священника Иакова Лызлова — интересное и интригующее чтение даже для современного читателя, чего нельзя сказать обо всех произведениях древнерусской литературы. Почему она игнорировалась советскими историками и литературоведами — понятно, причиной тому государственный атеизм, но непонятно, почему забвение продолжалось и в постсоветский период. Возможно, мы имеем дело с некой идеологической инерцией. Как бы там ни было, а я считаю за честь попытаться снова ввести крымское «Хожение» священника Иакова Лызлова в литературный и исторический оборот.

Таинственная колыбель христианства на Руси

 

Задолго до того, как прийти в Киев и Новгород, христианство пришло в Крым. Речь не только о том, что великий князь Владимир, креститель Руси, сам крестился в крымском Херсонесе. На девять веков раньше него там появился святой апостол Андрей Первозванный. Начальная русская летопись рассказывает о путешествии апостола Андрея из Синопии и Корсуни (Херсонеса) по великому пути «из грек в варяги» — по Днепру, Ловати и Волхову в Балтийское море, а затем кругом Европы в Рим. Об этом свидетельствуют и зарубежные источники — в частности, Евсевий Кесарийский (умер около 340 года).

С Крымом связаны судьба и подвиг священномученика Климента, папы римского, преемника апостола Петра, почитаемого как Православной, так и Католической Церквами. В 98 году от Рождества Христова он был сослан императором Траяном в Херсонес, и здесь же в 101 году гонители веры утопили его в море, привязав к ногам якорь. При том же императоре Траяне иерусалимский патриарх Ермон отправил в Херсонес одного за другим нескольких епископов, и они тоже приняли мученическую кончину. А в правление императора Константина Великого в Херсонесе появился епископ Капитон, также умученный язычниками до смерти.

Представители Крыма (Боспора и Херсонеса) присутствовали на Первом Вселенском Соборе в Никее (325 года), в том числе митрополит Готфил, находившийся вне Крыма, но которому, однако, была подчинена Таврическая епископия. Факт участия этих представителей установлен на основании их подписей под соборными постановлениями.

В 860 году Константин (Кирилл) Философ, один из просветителей славянства, был направлен с миссионерскими целями ко двору хазарского кагана. Путь его лежал через Херсонес. Именно здесь Кирилл сумел добыть Евангелие и Псалтирь, записанные «руськими» письменами, по типу «черт и резов», что дало ему возможность изучить язык русов.

Через год Кирилл прибыл в Херсонес уже со старшим братом Мефодием. С помощью херсонесского епископа Георгия Блаженного и священников из константинопольского собора Святой Софии они вывезли с острова в бухте, заливаемого морем, покоящиеся в пещере мощи Климента, папы римского, и внесли в Херсонесский храм, где по молитвам святого совершалось много чудес. После этого Кирилл доставил часть мощей святого в Рим (другая часть осталась в Херсонесе), и они по сей день находятся в базилике Святого Климента. А в Инкерманском Свято-Климентовском монастыре, что близ Севастополя, теперь хранится частица мощей от честной главы священномученика Климента.

В Крыму с III по XVIII век жил легендарный германский народ готы, который в Западной Европе исчез около Х века. Приняв крещение в IV веке, готы поначалу уклонились в арианство, однако после того, как византийская армия в 540 году взяла Равенну, оплот остготов-ариан, они постепенно перешли в Православие. Испанские же вестготы, отказавшись от арианства, подчинились Риму, но и они, особенно в Толедском королевстве, вплоть до арабского вторжения в VIII веке тяготели к Православию.

Крымская епархия Константинопольской Церкви очень долго, до XVIII века, официально именовалась Готской. Некоторые исследователи, особенно в атеистическое советское время, высказывали сомнения в искреннем расположении крымских готов к христианству. И вообще считали эту ветвь остготов отсталой и захолустной, несмотря на то что она просуществовала на восемь веков дольше, чем остальные готы. В частности, основанием для такой точки зрения было отсутствие в Крыму памятников готской письменности на вульфилице (то есть на схожем с кириллицей алфавите, созданном для готов в IV веке епископом Вульфилой). Однако российский исследователь Андрей Виноградов, работая в Бахчисарайском музее-заповеднике в 2007-м и 2013 годах, нашел на каменных фрагментах карниза Мангупской базилики VI века пять готских надписей IX столетия на вульфилице, поверх которых шли греческие граффити IX–Х веков. Две готские надписи были однострочными и отрывочными («Вин-» и «-ый и грешный…»), а вот три другие достаточно пространными:

«Кто Бог великий как Бог наш? Ты — Бог творящий чудеса. Воскресший из мертвых и в (?)…»;

«Господи, помоги рабу Твоему Февс-…»;

«Господи, помоги рабу Твоему Иоанну (?) виноградарю (?)… и грешнику».

Комментируя первую надпись, А.Ю. Виноградов пишет: «Выбор текстов для надписи может быть объяснен только литургически. Стих из Пс. 76, известный в славянском переводе как “Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог творяй чудеса”, имеет широкое распространение в православном богослужении в качестве великого прокимена: он имеет особую торжественность, так как исполняется на вечерне Пасхи и Рождества. Формула “Воскресый из мертвых” также часто используется в литургических текстах, в том числе и с добавлением; употребляется она и во втором антифоне пасхальной литургии. Таким образом, перед нами предстают два текста, связанных с пасхальным богослужением, что заставляет предполагать здесь руку клирика».

А еще важно добавление Виноградова, что перевод Псалтири в корпусе ранее известных письменных памятников готского языка не сохранился. Мангупский — первый. Нет, Крым явно не был отсталой готской провинцией! Можно даже сказать, что он являлся своеобразной исторической метрополией, ибо крымские готы, по крайней мере, до середины XVI века сохранили свой разговорный язык (по свидетельству австрийского дипломата Ожье де Бусбека, записавшего в 1562 году 96 слов, выражений и песню на крымско-готском языке). Правда, писали они, очевидно, после Х века уже на греческом.

Почему же готы исчезли из Крыма в XVIII веке? Напомню, что, разгромив Османскую империю в очередной Русско-турецкой войне, Екатерина II и Г.А. Потёмкин добились по Кючук-Кайнарджийскому миру 1774 года независимости Крымского ханства от Турции. Но в 1776 году Порта отказалась выполнять этот пункт договора. В 1777 году Россия ввела в Крым войска, чтобы поддержать крымского хана Шагин-Гирея, сторонника русской ориентации. Запахло новой войной. В конце концов вопрос удалось урегулировать мирно и в пользу России, но, очевидно, в качестве отступного туркам и крымским мусульманам Екатерина согласилась на переселение всех христиан из Крыма в Россию. Советский и украинский историк И.С. Пиоро (1948–2005) считал, что немалую часть их составляли «огреченные потомки гото-алан». Ну а для крымских татар они, естественно, были просто «греки». В 1778–1779 годах христиан переселили из Крыма на побережье Азовского моря, где они основали многострадальный город Мариуполь («город святой Марии» с греческого). В Крым после присоединения его к России большинство этих переселенцев уже не вернулось. Вероятно, среди коренных мариупольцев и следует искать потомков легендарных готов. Но сколько их теперь осталось после ожесточенных боев за город в 2022 году?

Монголо-татарское вторжение в XIII веке не прервало христианскую жизнь в Крыму. В 1223 году на юго-западе полуострова возникло православное княжество Феодоро со столицей Мангуп на плато горы Баба-Даг, правили которым князья из императорских родов Византии и Трапезунда — Комнины и Гаврасы, породнившиеся с готами. Оно имело более тесные и дружественные отношения с Русью, чем прежние греческие власти Крыма. «Князь Готии» Стефан Ховра (Гаврас) и его сын Григорий поступили в конце XIV века на службу к великому князю Дмитрию Донскому и положили начало русским дворянским родам Ховриных и Головиных.

Крымские татары не только не смогли завоевать или подчинить себе Феодоро с его хорошо укрепленными замками, величественные стены которых сохранились по сей день, но и время от времени вступали с ним в союзнические отношения — например, в борьбе против католиков-генуэзцев. Княжество Феодоро на 22 года пережило Византию и в 1475 году после долгой героической обороны пало под ударами турок с их осадной артиллерией. Для христиан в Крыму настали тяжелые времена. Нет, их не уничтожали и не изгоняли, поскольку они являлись едва ли не единственным источником налогов для Крымского ханства, но им почти негде было молиться. Перед присоединением Крыма к России там существовала лишь одна действующая православная церковь — пещерный Успенский храм под Бахчисараем, где в течение 80 лет служил греческий священник Константин Спиранди, причем начал он свое служение еще при Гиреях, а продолжил под властью Романовых.

С историей Успенского Бахчисарайского монастыря связано, наверное, самое позднее в истории человечества сказание об ужасном змие, «люди и скоты пожирающем». Это исчадие ада, согласно преданию, записанному в 1634–1635 годах священником Иаковом Лызловым, появилось в окрестностях Бахчисарая уже при крымских татарах, в XIV веке. Татары, «от того места отбежавша, пусто оставиша», а греки и генуэзцы усердно «молишася Пресвятой Богородице, дабы их от онаго змия свободила». И вот однажды ночью они увидели в горах горящую свечу. Кто мог зажечь ее? Скалы в этих местах отвесные, недоступные для подъема. Христиане решили, что таинственная неугасимая свеча есть некое знамение им, и стали тесать ступени из камня, чтобы подняться к ней. Когда по истечении некоторого времени это им удалось, они увидели возле свечи образ Пресвятой Богородицы, а «тамо близко того образа и змия онаго обретоша мертва, разседшася», по словам отца Иакова Лызлова. В великой радости христиане возблагодарили Бога и Пресвятую Богородицу за чудесное избавление, разрубили змея на куски и сожгли. После этого горный выступ, где совершилось чудо, стал местом всеобщего поклонения православных и католиков Крыма, и даже татары воздавали «велию почесть святому образу со многими приношениями». Тогда же был вырублен в скале храм, сохранившийся по сю пору, и основан ныне действующий монастырь, а потом, уже в конце ХV века, в Бахчисарае разрешили сделать его центром Готской митрополии и резиденцией митрополита.

Русская Церковь, обретя де-факто автокефалию с 1448 года, а де-юре в 1598 году, рассматривала Крым как сферу своего духовного влияния, отлично понимая, насколько малы в этом смысле возможности в Готской епархии Константинопольского патриархата, политически зависимого от турок. Направлявшиеся в Крымское ханство русские посольства неизменно включали в свой состав священников, одним из которых был уже упомянутый мной отец Иаков Лызлов.

«Хощу по-прежнему зде учинити Русь»

 

О личности священника Иакова следует сказать особо. Читая его записки, понимаешь, что такое был в ХVII веке русский православный миссионер. Мало того, что он объездил все заброшенные в то время православные святыни Крыма, находя их по принципу «язык до Киева доведет» (попробуйте-ка теперь без навигатора, карты или экскурсовода!), он еще и сделал столько, сколько современной духовной миссии не под силу. Тогдашнего православного монаха, как десантника, можно было без всякого скарба, в одной только рясе и с крестом высадить где угодно, нимало не сомневаясь, что он не только выживет, но и справится со всеми возложенными на него задачами. Отец Иаков был из той же породы глубоко верующих и отважных людей, что и венецианцы Буоно и Рустико, сумевшие в IX веке тайно вывезти из захваченной арабами Александрии мощи апостола Марка. Миссионерский подвиг священника Иакова, в частности, связан с Инкерманским Свято-Климентовским монастырем.

Инкерман — один из самых древних христианских монастырей на территории России (VIII век), а Монастырская скала, по всей высоте сплошь усеянная кельями-пещерами, считается прибежищем первых христиан в Крыму. Когда сюда, в инкерманские каменоломни, был в 98 году от Рождества Христова сослан властями Рима священномученик Климент, папа римский, рукоположенный самим апостолом Петром, он уже застал здесь около 2000 христиан. По преданию, св. Климент всякий день крестил до 500 язычников, отчего число христианских общин-церквей уже в начале II века увеличилось здесь до 75. Тридцать из них, в том числе девять монастырских комплексов, обнаружены в скалах Инкермана.

Каменоломни работают и по сей день. Вероятно, это самое древнее из действующих предприятий в Крыму. В мягкой известняковой скале прорублен узкий и длинный, с пятиэтажный дом, тоннель, через который грузовики въезжают в ущелье. Неподалеку — товарная станция Инкерман-1. Седая древность странно соседствует с деловитой хозяйственной мельтешнёй. Над силуэтом кран-балки поднимается башня византийской крепости Каламита. Хорошо сохранились ворота и часть стены VI века. В ту пору мы даже еще не имели своей государственности… В древнем монастырском дворике, откуда начинается подъем на вершину Монастырской скалы, к Каламите, растут абрикосовые деревья, обильно усеянные летом оранжевыми плодами. Я, грешный человек, не удержался и отведал монастырских абрикосов — они были сочные и сладкие.

Возобновлен монастырь Святого священномученика Климента в 1991 году и подчиняется с 2022 года непосредственно святейшему патриарху Кириллу. Вход в обитель расположен в нижней части скалы, от него идет вперед и вверх коридор-тоннель, в правой стене которого вырублены окна и дверные проемы, прежде ведшие, вероятно, на балкон, а теперь за застекленными дверями — лишь небольшой уступчик, резко обрывающийся вниз, к железной дороге. В левой стене по ходу коридора — склепы-костницы, проходная комната с лестницей, что поднимается на верхний ярус, с кельями и колокольней, и три пещерные церкви. Снаружи помещения верхнего яруса выглядят теперь как две прилепившиеся к отвесной скале деревянные часовенки, увенчанные маковками с крестами. На верхний ярус, кстати, можно спуститься по вырубленной в скале, не огражденной со стороны пропасти лесенке от крепости Каламита. Но дверь на колокольню, естественно, находится на замке. Между двух скал инкерманских каменоломен есть колодезь: по преданию, его открыл Господь по молитве святого Климента.

Но самое впечатляющее — это, конечно, пещерные храмы Инкермана. Церковь во имя святого апостола Андрея, как считают, вырублена самим папой Климентом. Она небольшая по размеру, с низким горизонтальным потолком. Алтарь отделен от основного помещения сплошной скальной преградой с вратами посередине и двумя маленькими окошками. Через правое окно, очевидно, принимали исповедь кающихся, потому что тут устроено для священника седалище из камня. Престол в алтаре, примыкающий, как принято, к восточной стене, тоже вырублен из камня. Свято-Андреевский храм — это настоящая пещерная церковь, такие видишь и в римских катакомбах первых христиан, большинство из которых Господь сподобил меня посетить, стены и свод здесь не спрямлены, они грубы и морщинисты, в отличие, скажем, от соседнего храма во имя св. Мартина Исповедника (другого папы римского, сосланного в Крым). И именно эти простота и безыскусность рождают особое, словами не передаваемое чувство духовной общности с первыми исповедниками христианства.

Главный храм монастыря, освященный во имя святого священномученика Климента, — это один из самых больших пещерных храмов Крыма. Он имеет форму трехнефной базилики; в алтаре, наверху ниши для запрестольного образа, — традиционное византийское рельефное изображение «процветшего» креста в круге. За Свято-Климентовским храмом находится последнее помещение этого яруса, с каменной скамьей, вырубленной вдоль стен по внутреннему периметру. В древности оно служило братской трапезной, ныне используется для совершения треб.

Все три описанных пещерных храма ныне действующие. Кстати, отец Иаков Лызлов в своей «Повести о мощах недоведомого святого» (1634–1635) оставил важное духовное свидетельство, что в XV веке монастырь из византийского стал русским. Вообще, сказание отца Иакова — ценнейшее свидетельство о том, как жили христиане и потомки христиан в Крыму после падения Византии, под турецко-татарским игом, и в каком состоянии находились христианские святыни. Иаков поднялся в Свято-Климентовский храм (в древности он именовался Георгиевским) по главной лестнице, ныне разрушенной. Здесь, у левого клироса, увидел он «гробницу каменну, длина двунадцети пядей, высота в пояс, как двум лечи широта, а в гробнице земля». Недолго раздумывая, Иаков принялся копать и обнаружил в гробнице «мощи наги нетленные», а «подле тех мощей друга мощи, кости наги». Иаков закрыл гробницу и вернулся в Бела-город (так русские называли татарское поселение Ахтиар, впоследствии Севастополь).

Приехал он сюда снова на следующий год, 2 марта, специально для «уведения» мощей, взяв с собой диакона Силу Кирилова и толмача Юрия Бурнашова. Посол Борис Дворенинов дал им одежду на мощи — «срачицу, и порты, и саван, и венцы, и калиги, и покров». Прибыв в Инкерман, паломники отправились к живущему уже тридцать два года в пещере без охраны (видимо, в ожидании выкупа) русскому пленнику Максиму Ивановичу Новосильцу, с которым, вероятно, отец Иаков познакомился в предыдущий приезд. Здесь, у соотечественника, они дождались ночи («татарского ради зазору»), а потом пошли в Георгиевский храм, вынули из гробницы мощи, положили на доски и в свете факелов стали обмывать их смоченным в теплой воде платом, после чего произошло чудо — «мощи побагровели, аки у живого человека». Отец Иаков и его спутники, хваля Бога, облачили нетленные останки в привезенные одежды и отпели панихиду «по всех православных християнех», поскольку не знали имен усопших, потом положили мощи в гробницу, покрыли покровом и отслужили молебен всем святым, после чего, приложившись к мощам, вернулись в пещеру к Новосильцу. Здесь они жили несколько дней, собирая сведения о мощах у местных греков и русских пленников, иные из которых находились в Крыму лет по сорок. Греки сказали, что не знают, кому принадлежат останки, и никаких свидетельств о них, ни устных, ни письменных, не имеют. Тут выступил белорус, которого звали Василий Хромой, и сказал: «Мне де здеся в городке сорок лет и я де застал те мощи целы, а брада де была черна продолговата и одежда де была на мощах цела, а покрыт де был черным бархотом…» И еще сказал Василий Хромой, что несколько лет назад крымские татары, которые почему-то очень боялись нетленных мощей, вынули их из гробницы, отнесли в степь и закопали глубоко. Можно себе представить их ужас, когда утром обнаружилось, что мощи по-прежнему находятся в усыпальнице. Татары снова отнесли честные останки к той же яме и закопали еще глубже. «Наутрее мощи паки обретошася в той же гробнице!» Татары, «с великой яростию пришедше в церковь идеже мощи, яко львы рыкающе, окаяннии агаряне», решили, что останки выкапывают христиане — русские, греки, готы или армяне, и в назидание им сделали так: накинули мощам на ноги веревку, привязали другой конец к лошади и погнали ее в степь, сбросили в яму и не только закопали, но и заложили сверху тяжелыми камнями и поставили у могилы стражу, точно римляне у усыпальницы Христа. Но, как и в евангельские времена, не помогли ни камни, ни кустодия… Тогда один татарин, живший от Инкермана верстах в двух, исполнился такой великой ярости, что пришел в церковь, вытащил мощи из гробницы, осыпая их проклятиями, и выбросил в окно с высоты пятьдесят сажен на землю, прямо в весеннюю грязь. В ту пору как «поганый агарянин» свершал свое «всесквернавое дело», у него дома «невидимою силою побило вся сущая его и жену, и дети, и скот», а потом он и сам погиб, едва преступив свой порог, «и поиде во дно адово, ниспровергл зле свою окаянную душу в преисподний тартар». Василий Хромой утверждал: «Двор его пуст и по се время, и не бе живяй в нем». С тех пор крымские татары мощи больше никогда не трогали и в церкви не появлялись.

Чтобы вывезти мощи из Инкермана, отец Иаков и его спутники использовали прием венецианских купцов Буоно и Рустико с той лишь разницей, что те закрыли мощи апостола Марка свиными тушами, небезосновательно полагая, что мусульманская стража не захочет к ним прикасаться, а русские заложили гроб с безымянными нетленными мощами инкерманским известняком. На следующий день отец Иаков и его спутники отправились обратно в стан Дворенинова, как будто едучи из каменоломни. Но еще через несколько дней одному из паломников, уснувшему после обеда (вероятно, это был сам священник Иаков, не назвавший свое имя по причине смирения), явился во сне святой, образ которого они видели слева от гробницы — «ростом велик, одежда как на Дмитрее Мученике Селунском», — и строго-настрого запретил увозить из Крыма его останки: «…глагола с великим запрещением: мните мя, о друзи, взяти мощи моя на Русь, а аз убо хощу по-прежнему зде учинити Русь, а имя ми и память моя бывает в Семенов день» (то есть 14 сентября по новому стилю, на Симеона Столпника. — А.В.). И стал невидим. Впоследствии эти слова святого были выбиты на камне, заложенном в арку крепостных ворот на плато Монастырской скалы.

Возможно, на решение вернуть в монастырь мощи «блаженного» (как назвал его отец Иаков) Симеона повлияло не только его «великое запрещение», но и еще три обстоятельства. 2 апреля 1635 года священник Иаков сильно заболел и «пребых в той болезни десять дний, ни ядох, ни пиях, ни с постели моея двинутися могох». Пока же он хворал, упомянутый выше татарский пленник Максим Новосилец «от великия нищеты покусился взяти с мощей оных одежду и тако впаде в расслабление велие, яко не могий с места двинутися, ни рукама, ни ногама могий владети, ни языком глаголати». В тот же день, когда заболел отец Иаков, 2 апреля, случилось еще одно драматическое событие: подьячий Андрей Непейцын, поссорившись с крымско-татарским переводчиком Шабаном Янсечериным, «ево застрелил из пистоля пониже титек на обе стороны» (из донесения посланника Дворенинова).

Борис Дворенинов все время находился где-то на обочине нашего повествования, а между тем его роль трудно переоценить. Он помог снарядить экспедицию в Инкерман для «уведения» мощей, дал отцу Иакову и диакону Силе Кирилову лошадей и повозку, отрядил к ним толмача Юрия Бурнашова и пожертвовал на мощи «срачицу, и порты, и саван, и венцы, и калиги, и покров». Все это по тому времени достаточно дорого стоило, что своеобразно подтвердил поступок Максима Новосильца, тайком попытавшегося «раздеть» мощи. А между тем посольство было не только не богато, оно оказалось банкротом из-за хищений казенных денег и имущества Андреем Непейцыным, о которых Дворенинов пишет в своем «Статейном списке бывших в Крыму посланников Дворенинова и подьячего Непейцына» (собственно, поведение Непейцына и объяснялось угрозой его разоблачения). Так что Дворенинов жертвовал не казенное, а свое.

Мне не удалось ничего найти об этом интересном человеке в исторической литературе, кроме того, что до назначения послом в Крым он был боровским воеводой. 23 мая 1634 года (по старому стилю) Дворенинов арестовал у себя в уезде удивительного странника, бродившего без видимой цели по местным лесам и деревням, — «выходца из немчин Шпанския земли Фенарда» (то есть испанца Фернандо), ни бельмеса не понимавшего по-русски. В московском Разрядном приказе, куда был доставлен романтический Фернандо, сохранилась соответствующая запись: «А нынешнего 134 году маия в 23 день писал к государю [титул] из Боровска воевода Борис Дворенинов и прислал того ж немчина Фенарда, а поймал ево в Боровском уезде в вотчине боярина Ивана Никитича Романова в селе Беляеве, а он-де бродил по лесу и по деревням» (РГАДА. Ф. 210, оп. 13, д. 17, лл. 277–281). Но допросить Фернандо в Разрядном приказе толком не удалось, потому что там, в свою очередь, никто не знал испанского. Тогда по поводу путешественника было принято решение (очевидно, царем Михаилом Федоровичем, которому писал Дворенинов): «На Кострому в Ипацкой монастырь (то есть в Ипатьев, хорошо известный самому царю. — А.В.) велеть ево кормить и работать всякую черную работу, во что пригодица, а из монастыря б ево не выпущать, чтоб безвесно не пропал». No pasarаn, бедняга Фернандо, ты не прошел дальше Боровска! Мимо Дворенинова мышь не проскочит!

А в истории с подьячим Непейцыным Борис Дворенинов проявил себя как человек большого мужества. Узнав, что сбежавший из его стана Непейцын прячется где-то под горой возле Бахчисарая, Дворенинов пошел к нему с голыми руками, без оружия, уговаривая сдаться. Два человека из посольства, следовавшие на некотором расстоянии за Борисом, тоже были безоружны. «Ондрей хотел из пистоля убить Бориса, и Борисов человек Мирошка Иванов поспешил к нему с стороны и изымал его за пистоль, и толмач Иван Иевлев руки ему ошиб и выстрелить по Борисе не дал, а ево Ондрея изымав привели в стан, сковав велел ево стеречь накрепко до Государеву указу…» (из архивного «Статейного списка бывших в Крыму посланников»). Триллер, одно слово! Иванов и Иевлев тоже были людьми не из робкого десятка — по сути, спасли жизнь Дворенинову, подставившись под пистолет Непейцына. Дальше было тоже как в кино. Дворенинов после обыска конфисковал у Непейцына часть похищенных денег: «двенадцать рублев два алтына две денги, да десять ефимков, а про те денги Ондрей сказал, что де денги Государевы». Украденные же посольские товары Непейцын либо закопал, либо спрятал у перекупщиков: «Ондрей Непейцын сказал: которые де я имал товары у жидовина у Изрыну Яшловскова, Тотарина у Олеика Юрги и у Кафинца (феодосийца. — А.В.) у Армянина у Офенки на двести на пятдесят золотых и те де у меня товары лежат в Жидовском-городке (Чуфут-Кале. — А.В.) у жидовина (в данном случае караима. — А.В.) у Изры, а иные де у меня в стану закопаны». Тем же днем, 2 апреля (!), расторопный Дворенинов вместе с Бурнашовым и отважным Иевлевым изъял у упомянутых лиц все ими спрятанное, нимало не беспокоясь тем, что на это имели право лишь турецкие или ханские власти, и раскопал тайники Непейцына. Правда, без потерь не обошлось: подьячий так и не сказал, куда он спрятал купленные на украденные деньги «перстни и яхонты и золотые».

Ничего этого отец Иаков Лызлов не видел и не знал, потому что лежал в горячке. Когда же через десять дней очнулся и узнал, я полагаю, понял то, что наверняка уже поняли все посольские: действовать против воли святого чревато, можно и домой живыми не вернуться. Слишком много напастей одновременно на посольство свалилось! И мощи отвезли обратно в обитель. Положили ли их снова в саркофаг или захоронили в каком-то другом месте, неизвестно: ни в «Повести» священника Иакова, ни в «Статейном списке посланников», частично приведенном в 1848 году князем М.Оболенским, об этом ничего не говорится.

Увы, на момент присоединения Крыма к России в 1783 году мощи святого Симеона были уже утрачены, а после революции исчезла и надпись с арки ворот монастыря.

Итак, о чем свидетельствуют слова святого, явившегося во сне русскому паломнику: «Хощу по-прежнему зде учинити Русь»? Что означает «по-прежнему»? Речь идет о взятии великим князем Владимиром Херсонеса в Х веке? Ведь он и после своего крещения отнюдь не сразу вернул грекам власть над городом, о чем говорит хотя бы то, что по приказу князя саркофаг с частью мощей святого Климента, столь почитаемых херсонеситами, был вывезен в Киев. Или, может быть, Симеон называл Русью крымские владения Тмутараканского княжества (X–XI века)? Но в них не входили Херсонес и Каламита (Инкерман), а только Керченский полуостров и Сурож (Судак). Предположу, что после падения Царьграда в 1453 году Константинопольский патриархат был лишен возможности напрямую управлять обителью, и она, учитывая отличные отношения Московского государства с княжеством Феодоро (во владения которого входил Инкерман), два десятилетия окормлялась Русской Церковью, фактически независимой от Константинополя с 1448 года. Полагаю, так происходило тогда не только со Свято-Климентовским монастырем, но и со всей Готской (то есть Крымской) епархией в целом. Именно в ту пору и на Руси стали появляться священники-феодориты, самым известным из которых является русской святой Кассиан Учемский, угличский чудотворец (в миру Константин Комнин, брат предпоследнего правителя Феодоро Исаака).

Самое любопытное, что и ханский мурза Адирша-Сулешов, упомянутый в «Статейном списке бывших в Крыму посланников», по-видимому, полагал, что прежде Крым был русским. Непосредственно перед убийством Шабана Янсечерина он приехал в русский стан и «посланникам говорил, чтоб лошадей не пускали на выпуск, и они ему говорили, что лошадей нам окроме выпуску выпускать негде и кормить их нечем». Нечем по понятной причине: выполнявший обязанности казначея Непейцын украл предназначенные на покупку фуража деньги. Но и мурзу понять можно: в степи под крымским солнцем жизнь травы недолговечна, и после выпаса русских лошадей ее может не хватить татарским. И вот тут Адирша-Сулешов допустил характернейшую оговорку: «Мурза им грозил: лошади де у вас поемлю, и вас де с стану собью, то де земля наша, а вас де тепере (выделено мной. — А.В.) нихто не оборонит, царя де тепере в Крыму нет». Вот так! Естественно, никакого русского царя или царицы вплоть до Екатерины II в Крыму не было, но мурза, похоже, считал иначе. Некой исторической памятью, отразившейся в дважды повторенном «тепере», он, вполне возможно, под «царем» подразумевал то ли Владимира Великого, то ли князей-феодоритов, то ли князей Тмутаракани или Сурожа.

Но вернемся, однако, к «блаженному» Симеону. Едва ли до падения Константинополя он мог считать Русью монастырь, основанный византийскими монахами. Получается, что служение и кончина Симеона пришлись на смутные 1453–1475 годы, когда у православных феодоритов была одна надежда отстоять свое государство — с помощью Московской Руси, к сожалению, тогда еще недостаточно сильной, чтобы противостоять турецкой экспансии на Черном море.

Свидетельство, приведенное отцом Иаковом Лызловым, конечно, в большей степени имеет духовное значение, нежели историческое. Светский историк не станет рассматривать как факт знамения, явленные в сновидении. Хотя в истории они часто имели влияние на реальные события, как было с явлением во сне Константину Великому лабарума, крестового знамени, накануне битвы у Мульвийского моста.

Мы пока не знаем, были ли фактические и духовные основания олицетворять с Русью храмы и обители Юго-Западного Крыма в 1453–1475 годах или даже раньше. Но мы знаем благодаря «Повести о мощах недоведомого святого» священника Иакова Лызлова, что Русская Православная Церковь вела активную миссионерскую деятельность в этом направлении, только-только оправившись от последствий Смуты начала XVII века, что совпадало с внешней политикой русской светской власти в Северном Причерноморье вплоть до конца XVIII века. Весьма показательно, что не о стратегической важности Крыма писал Екатерине II Григорий Потёмкин, убеждая ее присоединить полуостров к России, и не о его экономическом значении, а прежде всего — о духовном: «Таврический Херсон! из тебя истекло к нам благочестие…»

И в 2014 году, когда Крым, как говорят, «вернулся в родную гавань», мы в свою очередь вернулись к истокам.

Источники

 

Сказание священника Иакова / Повесть известна и удивлению достойна о мощах недоведомого святого, како обретошася и в коих странах и в коем граде и в которое время списано многогрешным попом Иаковом в лето 7143 (1634) года / С предисловием князя М.Оболенского // Записки Одесского общества истории и древностей: В 2 т. Одесса: Город. тип.,  1848. Т. 2. С. 685–692.

Севастопольское благочиние: Справочник-путеводитель (церкви, храмы Севастополя). Киев: ТОВ «Задруга», 1997. С. 52–56, 94–98, 181–183.