Победители фестиваля «Вишнёвый сад» — 2024.
ГРАН ПРИ
Марина Орлова. Севастополь.
ДОНЕЦКИЙ ВЕТЕР
У нее на огне кастрюлька со снегом талым,
Без воды две недели, но все говорят – ненадолго,
У нее на окне подушка и одеяло,
Если что, на себя они примут стекла осколки.
За порогом война, она эти долгие годы
Бьет по южному городу гулким тяжелым градом,
И в снегу перезревшие ягоды винограда –
То обстрелы собрать мешали, то непогода.
Эта песня слагалась там, где ветра певали –
Сквозь тягучие волны прошлых тысячелетий,
А сегодня земля в окопах, земля в металле,
Но над степью снова вольный гуляет ветер!
Металлический век – и в небо летят снаряды,
Беспощадный век бетона и твердой стали,
Но как прежде вьется ниточка шелкопряда,
И луга цветут, и земля рожать не устала…
У нее на столе портрет в золоченой раме,
И она на него глядит – так глядят на иконы.
У порога глубокий след – от осколков шрамы,
У войны свои рубежи и свои законы.
Но звенит эта песня там, где ветра певали –
Сквозь тягучие волны прошлых тысячелетий,
Пусть сегодня земля в окопах, земля в металле,
Но над степью – снова вольный донецкий ветер,
Вольный ветер парит под солнцем на крыльях птицы,
Вольный ветер взмывает вихрем и круговертью…
Отчего у здешних людей так прекрасны лица?
Отчего у здешних людей так красивы дети?
НАД ОКОПОМ
Он стоит над окопом, который стал чьей-то судьбой,
Здесь недавно шел бой, в этом самом окопе шел бой,
Но позиции сдвинулись на километры вперед,
И теперь этот бой в отдалении где-то идет…
Только ястреб парит, только в рытвинах белых земля,
И полоской в степи спят акации и тополя.
Здесь почти тишина, здесь теперь отдыхают бойцы –
Ясноглазые парни, седые как пепел отцы,
Здесь звучит только «братик», «братишка» и твердое «брат»,
И привратник молчит возле райских заснеженных врат.
Те, кто выжил в сраженье, и те, кому не повезло,
Друг на друга глядят, будто сквозь ледяное стекло,
И оттуда плеснет синевой васильковою взгляд:
«После свидимся…
Ладно, бывай,
Береги себя, Брат…»
***
Тут небо все ближе с землею,
И времени соты
В расплавленный полдень впечатаны,
будто случайно…
Тут люди глаза опускают при слове «двухсотый»
И слово «последний» меняют на тихое «крайний»…
Тут розы цветут и от яблок сгибаются ветки,
На кухнях хозяйки гремят перемытой посудой,
Варенье в тазу закипает, и каждою клеткой
Настоянный запах вбирая, мы живы, покуда
Хрустально звенит бытие, и судьбы уверенья
Еще подкрепляются взгляда наполненной чашей,
Пока этот мир обещается быть настоящим…
И пчелы гудят. И на кухне всё варят варенье…
***
Утро за окнами. Что-то особенно громко
Били сегодня по городу чем-то тяжелым,
Ахнуло гулко под сердцем у старенькой школы…
Десять минут на машине – до огненной кромки
Стекла дрожат в переполненной светом квартире,
Люстра качается, словно при землетрясенье…
Лето еще одно – от сотворения мира –
Яркие желтые листья и ветер осенний…
Город привык к ежедневной почти канонаде,
Гул в небесах приучает не вздрагивать плечи,
Трудно поверить, но здесь мне спокойней и легче,
Чем в многолюдной Москве, окольцованной МКАДом…
Там все слышнее английский, немецкий, турецкий,
Тут говорят на исконном в простуженных классах…
Только столица сейчас прорастает в Донецке,
Как и Великая Русь – прорастает в Донбассе…
***
А на чашке вовсю золотилось лето
И цвела лазурь, как тогда, на море,
Помнишь, отмель… и цаплю – звезду балета,
И под вечер тихие разговоры,
А потом, разутая, спозаранку
Ты бежишь за первой рыбацкой сетью,
Золотая рыбка в стеклянной банке
Не стареет даже за полстолетья…
Серый плес, стихающий всплеск прибоя…
Это все сгущалось, и в одночасье
Обернулось чем-то, возможно, счастьем,
Невозможной Рыбкою Золотою…
Старым книжным сериям многотомным
Не под силу выразить то, что знаю:
Это счастье было таким огромным,
Будто та, из детства –
Страна родная…
***
Когда на невесомых рукавах
Летела я над синею равниной,
Таила изумрудная трава
Рептилии пути. И соколиный
Метался в небе удивленном крик,
Не нарушая в целом неподвижность
Внутри тягучей и текучей жизни,
Похожей на дремучий мой язык,
Что заблудился раз и навсегда
В забытой чаще словосочетаний,
Но, впрочем, он и там как сыр в сметане –
Идет-бредет, не ведая куда,
Ведомый лишь предчувствием строки,
Но это все предписано сюжетом,
Точней – его отсутствием. Об этом
Подробнее напишут Дураки-
Иванушки. Но все же я о том,
Как над холмами снов легко летела,
И растворялось сказочное тело,
И на постели раскрывался том,
Тяжелый – фолиант из фолиантов —
Из правеков, гудящих в темноте…
И слово поднималось на пуантах
И обращалось в точку на листе…
***
Луна зависла, как половник,
Льет молоко на травы тайные…
О ты, король кустов, Шиповник,
И королева – Роза Чайная,
Вы тоже помните, как долго
Спит нежный плод под покрывалами
И если вдруг кольнет иголкой,
То не затем, чтоб вызвать алые
Крючочки нот на нервных пальцах
И сочных ягод капли спелые…
Прозрачный свет дрожит на пяльцах,
Рисует белое по белому…
Мы столько лет искали случая,
Мы столько лет искали ключ, и я
Солила день, как ночь вчерашнюю,
Но… Эта изгородь колючая
Кустов шиповника под башнею…
***
Над душистой душою цветка зависает пчела,
Чтобы после наполнить медово-янтарные соты,
Эти низкие (в чаше под сердцем гудящие) ноты
Отразятся в росе – чтобы вечность прозрачней цвела,
Отразятся в деревьях и зеркале чистой воды,
В легких перьях Сильфиды, в овальных задумчивых лицах…
Над согретой лучами дорогою воздух искрится
И роится – как пчелы в раю, завершая труды…
Подожди, обернись! Оттого неуместен наш бег,
Что подобен не бегу – но бегству,
Не бегу – но бегству…
Отчего ты боишься вернуться, смешной человек?
Подойди неспеша, подойди — как наследник к наследству
К белоснежным садам – что от цвета и
света белы,
И зеркальным доспехам – совсем не похожим на латы,
Мы явились под Солнце под знаком летящей пчелы,
Потому что как дети –
давно
по рожденью
крылаты…
Проза 1место. Татьяна Вольнова.Севастополь
КРЫЛЬЯ АНГЕЛОВ
– Ежели все пчёлы в мире вдруг помрут, вот тогда мир и закончится, – любит повторять Иван Автономыч, пчеловод с солидным стажем. Пчёл он любит нежно. Почти как свою жену.
– Не приведи Бог, — вторит ему Мария, ставя перед мужем тарелку с золотистой пчелиной добычей.
– Гастрономыч! – хрипло орёт бесхозный дурачок Сёмка, любитель выпить и опохмелиться за чужой счёт. – Дай сто рублей, а?
– Иди вон за коровами убери, будут тебе сто рублей, – пытается вразумить его Иван, только всё бесполезно.
Пошёл пьяница дальше по деревне, вдруг кто подаст.
Как только не называли Автономыча – и Агрономыч, и Экономыч, и Рюмохоныч, и даже Аронычем кто-то называл.
Откуда им было знать, что имя Автоном греческое и означает живущий по собственным законам, автономный, независимый, самостоятельный, свободный и вольный человек.
Иван Автономыч и сам не знал, почему его отца так назвали, просто привык и всё.
Через два дома от Ивана и Марии жил Андрюша, молодой ещё, хороший мужик, уважительный. Всегда по имени-отчеству к Ивану обращался. В семье Ивана его называли Андрюшенька-горемыка.
Он один девочку свою растил. Жена летом на поле в дождь оказалась, встала под развесистое дерево и тут молния ударила… Никого рядом не было, погибла молодая красивая Поля.
А девочка у них росла просто загляденье! Весёлая, живая, смешливая, к Ивану и Марии часто забегала, а они ей то молочка с мёдом, то пирожок с вареньем. Прибежит, бывало, к старикам, за стол под иконы сядет и улыбается маминой улыбкой. Они Полю хорошо знали, добрая была жена у Андрюши. Дочка потеряла мать совсем маленькой, в года три, не отпечатался образ матери в сознании, а отец сумел так жизнь построить, что радость и улыбка не покинула девочку, она осталась ласковой и весёлой.
Перед тем, как в школу пойти, всё лето с дедом на пасеке пропадала, цветы собирала по полям и Марии их дарила.
На обратном пути ладошку свою в руку деда доверчиво вложит, идёт рядом, щебечет.
В такой момент Автономычу казалось, что он молодеет, словно папаша идёт с дочкой по земле, и так ему мирно и сладко на душе…
– Деда, а почему тётя Лиза говорит, что моя мама ангел и смотрит на нас с облаков? Кто это, ангел?
– Как тебе сказать?.. Мы их не видим, бесплотные они, посланники Божии… А мама тебя точно видит и помогает тебе, она твой Ангел.
– Знаю, знаю! – вскрикнула Полина и подняла голову.
– Видишь, белое облако летит за нами, это ангел!
По небу стремительно летели белоснежные кучевые облака и все были на что-то похожи: то на слона, то на верблюда, то на дракона, а то и просто на комок ваты.
…Андрюша часто в город ездил по делам – то купить что-то для дочки, то детали какие для машины. А машина-то у него была обнять и плакать – старенькая, по бокам битая, но он любил её, она надёжная.
По-соседски, без стука заходит он через палисадник к добрым людям.
Обнялись с Иваном, как умели, похлопали друг друга по плечам.
– Иван Автономыч, мне в город надо, можно Ариша у вас побудет, она любит у вас ночевать.
– Какие вопросы, Андрюш! Мария и накормит, и спать уложит, даже не сомневайся. Погоди, а мне ведь тоже в город надо… В этот… как его? Пенсионный фонд, ага! Может, вместе и поедем?
– Так собирайся, Иван Автономыч! Через часок и тронемся.
Мария засуетилась по хате, документы мужу в руки суёт, наставления свои женские ему в голову закладывает.
– Мария! Осади-ка! Сам знаю, не дурак. Пирогов нам с собою заверни.
Уехали мужчины. Мария с девочкой пельмени затеяли.
– Смотри, внученька, как лепить надо – пальчиками тонко-тонко схватывай и прижимай, тогда мясо внутри останется. Хочется пельмешек?
– Хочется, тётя Мария. А почему вы меня внученькой назвали?
– А кто же ты мне? Внученька и есть. Моих внуков далеко сын увёз, в другом городе живут, а ты здесь, рядом, настоящая моя внученька.
Обе улыбнулись и ещё веселее пошла работа.
Любил Иван родное село, что раскинулось на зелёном склоне, белые домики и цветущие палисадники; пчелиные улья, которые соорудил своими руками; простор и сладкий воздух по утрам в окна – так травы пахнут, что голова кружится.
Летом Иван Автономыч брал с собой Аришку на пасеку. Зорко следил, чтобы маска надёжно защищала девочку от укусов, но близко к улью её не подпускал, смотри издалека, говорил.
– Деда, а что пчёлы зимой делают? – спросит Ариша за чаем, с удивлением рассматривая золотую каплю мёда на ложке.
– Собираются в комок, жмутся друг к дружке, домики свои запечатывают и мёдом питаются. Только для начала всех трутней из улья выгонят.
– А кто это?
– Трутни? От них новые пчёлы появляются. А так-то бездельники чистой воды.
– Как Сёмка наш деревенский? – засмеялась Ариша.
– Примерно.
Любопытная была Ариша, у Автономыча выспрашивала почему гром гремит, зачем рано петухи в деревне кричат, как коровы пастуха слушаются и в лес не убегают.
В третий класс ходила девочка и порой удивляла одноклассников своими познаниями, а всё Иван Автономыч!
Зимой они шахматами увлеклись. Это была ещё одна любовь Ивана. Гроссмейстером в деревне не станешь, не с кем сражаться на шахматном поле, и решил Иван девочку обучить древнему искусству игры, что пришла к нам из самой Индии.
– Слон? Это слон? – заливалась девочка смехом-колокольчиком. – Вот это да, слон!
Постепенно увлеклась и вечерами, после уроков, сражались они с дедом азартно и весело.
Только Мария могла их оторвать от шахматной доски ароматом испечённых пирогов с вишнями.
Город Автономыч не любил. Дела привели его сегодня на шумные улицы — все спешат, за автобусом и троллейбусом бегут, толкаются, какая суета, думал Иван.
У нас тишина и благодать на селе. Степенно идет соседка в лавку, мальчишки на старых велосипедах едут на озеро…
А город хоть и похож на муравейник, но не совсем. Муравьи они как солдаты — все по своим маршрутам идут, строят что-то в муравьином государстве, у них все четко устроено. А люди ведь как: утром на работу выехал, а к вечеру в чужой кровати очутился. Сбился с курса. Или еще лучше — машине дорогу не уступил и очнулся в рваном халате на больничной койке. Так бывает Город укутался зеленью, как боевой танк маскхалатом, всё нежно зеленело, цвело и радовало глаз.
Иван Автономыч всегда рассматривал улицы города из окна машины с интересом. Там стройка началась, краны башенные клювами в небо смотрят. Тут на дороге асфальт кладут, дорогу перегородили, ползут машины, как муравьи. Людей много, не то что у них в селе. И одеты так смешно – кто в пальто, кто в шортах, одна дама даже в шубке вышла. Оно весна, конечно, но очень странно все выглядят, как в цирке.
Мелькнуло большое белое здание с вывеской наверху – Дом ангелов.
– Андрюш, что это, дом ангелов?
– Так отпевают покойников здесь, гробы выбирают.
– И все они ангелы? – с недоверием спросил Иван.
– Ну, как сказать… может, и не все, но тут сравнялись люди…
Андрей улыбнулся.
– Не знаю… У нас в церкви отпоют и на погост, чего уж лучше. А так что это – ангелы!
– Город, батя, тут всё по-своему.
– У нас на краю села семья жила, да ты не помнишь, маленький был, Зина и Коля. Пили вместе по-чёрному. Пустяковые люди. Так она его ножом в живот и пырнула. По пьянке, знамо дело. Иду я, значит, через канаву мимо их дома, смотрю, Коля сидит на крыльце и кровь по животу стекает. Ох ты ж! Побёг я до конторы, скорую вызвал, выходили его.
– А Зина что же?
– Спала на веранде. Где пили. Лежит себе и храпит. Такие дела. Он так и не узнал, Коля-то, кто его спас и врачей позвал, да…
– И что они, дальше жили?
– Померла Зина. Похоронили её. Что она по-городскому – ангел?
– Приехали, Иван Автономыч, пенсионный фонд, вам на выход, я дальше поеду.
– Три года уж на пенсии, а им справки носи и носи, надоело, Андрей! – пожаловался Иван.
– Чиновники! – бросил в сердцах Андрей, завёл мотор и уехал.
Решили, что обратно Автономыч на автобусе доберется. Хоть и неблизкий путь, полтора часа трястись по деревенским дорогам, но и ждать Андрюшу, пока он свои дела сделает, тоже не хотелось.
– Хороший ведь мужик этот Андрей, но что за жизнь у него! – думает Автономыч, устроившись на заднем сидении в автобусе. – Жены нет, дочка без матери растёт. Да и мужику без жены – что за жизнь! Так уж Господом устроено – станут двое едина плоть. Горемыка, одним словом. И ведь как жену любил… Никого пока в дом не пускает, всё сам. Эх!
А про себя подумал: «Повезло тебе, Автономыч, с женой! Мягкая, ласковая, всё успевает и приласкать может, как любому человеку надобно. И ведь лишнего слова не скажет, а это по нынешним временам золотее золота. Насмотрелся Иван на соседкое житьё-бытьё, когда раскричится баба, как полоумная, мужику хоть из дома беги. Мария моя мне судьбой была обещана…»
От таких дум хороших почти задремал Иван, да скоро уж и село в окошке показалось. Так тепло на душе стало, хоть пой!
Человеки друг у дружки все в горсти лежат. Все связаны. Доброе слово скажет прохожий и летишь дальше на крыльях, хорош мир, думаешь! И люди все добрые.
А иной ради забавы музыку в машине включит, педаль скорости в пол утопит и думает, что король.
Вечером деревня узнала, что Андрюшу на пути домой машина сбила. И как только она на перекресток этот вырвалась словно осой ужаленная! На полной скорости врезалась в Андрюшину колымагу, да так, что та и развалилась. Колеса, двери так и лежат отдельно на дороге…
Лихач в наушниках, кожаных штанах, в чёрных очках, что к лицу припечатались, лежит стонет. А Андрюша головой ветровое стекло пробил. Из раны кровь хлещет. Беда!
Скорая примчалась быстро, забрали их, в больницу повезли.
Иван с Марией на лавку во дворе опустились, когда такую весть услышали. Потом очнулись, Мария за Аришкой побежала, схватила девочку и обратно в хату. Всё молча, говорить приказа не было.
Иван Автономыч усадил девочку за стол, подвинул к ней кружку с молоком, отрезал большой кусок свежего белого хлеба и осторожно заговорил: «Ариша, папа сегодня не приедет, у него дела в городе, ночевать будешь у нас, согласна?»
Уплетая батон, Ариша что-то промычала в ответ, вроде, согласна.
Мария тихо всхлипнула.
– Иди-ка сюда, – отозвал Иван жену и за кухонной шторкой сурово и сдавленно прошептал: – Жалеть жалей, но слёзы не лей, не надо этого. Пока у нас жить будет, а там посмотрим… Дай Бог Андрюше на ноги встать.
Старикам удалось не испугать девочку, как-то увести её от страшных мыслей.
– Ариша, пока нам завтрак готовят, давай с тобой порисуем.
У Ивана всегда наготове были большие альбомы, карандаши, краски, цветные фломастеры.
Ариша устроилась поудобнее, взяла лист и начала рисовать. Дед тоже что-то чертил на своём листе.
Потом заглянул к Арише и удивлённо спросил – что это?
На просторном листе на горе в зеленом кружеве травы стоял дом. Из трубы шел дым, возле будки лежала собака. Солнце, как положено, всходило в правом верхнем углу картины, а на ярко-голубом фоне неба раскинулись полупрозрачные перистые облака, похожие на гигантские крылья.
– Что это? – спросил Автономыч.
– Это крылья ангелов, – спокойно ответила Ариша. – Они летят к нашему дому. Они будут нам помогать. Ангелы всегда людям помогают.
Он вздохнул и погладил девочку по голове.
– Мария, обедать будем? И рюмочку мне налей. Выпью за здоровье нашего Андрюши. Он поправится. Обязательно!
Мария встала перед иконой Николая-чудотворца и принялась молиться.
«Святитель Николай, угодник Божий, вечный заступник наш и в бедах помощник, спаси и сохрани в здравии раба Божьего Андрея…»
Ариша в мягких тапочках, связанных руками Марии долгими зимними вечерами, тихонько прошла на кухню, взяла тарелки, ложки, расставила на столе. Букет полевых цветов, что принесли с дедом с пасеки, поправила в стеклянной банке и присела за стол в ожидании обеда.
Алёна Ленжетова (Севастополь) на снимке статьи
1 место Любовная лирика
Женщины – феи
Есть женщины – феи – скромны и спокойны,
Улыбчивы в меру, в воздушных нарядах.
В смертельной опасности смогут достойно
Над городом крылья раскрыть, если надо.
Их розовый отблеск с зарёю сольётся,
И пламя огня отразит нападенье.
А фея, смутившись, слегка улыбнётся,
Плечами пожмёт: «это лишь совпаденье».
Есть женщины – феи – ревнивы и страстны,
У них арбалет и колчан за спиною,
Осёдлан дракон, и дорогой ночною
Ни страх, ни сомненья над ними не властны.
Но хрупкое тело бронёй не закрыто,
В ранимую душу распахнута дверца,
И фея безсильна пред теми, с кем слита,
В кого проросло её верное сердце.
Есть женщины – феи – потрёпаны крылья,
Потухшие взгляды, в оковах лодыжки.
Пегас улетел, покрываются пылью
И посох, и плащ, и волшебные книжки.
Безумный тюремщик – тупица, невежда!
Он трус и умеет лишь ставить капканы.
Но явится тот, кто вернёт ей надежду,
Разрубит оковы и вылечит раны.
Есть женщины – феи – крестьянки, княгини…
У них амулеты висят в изголовье.
Они – ворожеи, они – берегини.
Безлюбьем их губят, спасают любовью.
Пейзажная лирика. 1 место
Николай Ильченко.Севастополь
* * *
В новой Ялте, как в старой шкатулочке
Можно всё, что угодно найти;
К дому Чехова – движусь по улочке,
Свою юность ища по пути.
Дни проносятся, как сумасшедшие,
Наше время и судьбы, кроша –
Я же к дверце, ведущей в прошедшее,
Добираться люблю не спеша,
А потом, вниз считая ступени, я
Тороплюсь, чтобы прежде всего –
Прикоснуться к величию гения,
Причаститься талантом его.
Словно грешник седой на молении;
Средь хоругвей, икон и кадил,
Вновь и вновь я хожу в изумлении,
По дорожкам, где Чехов ходил.
Снова в Ялте, как в старой шкатулочке,
Вдруг, отыщется юность, пьяня –
Этот дом, этот сад, эти улочки
Каждый раз вдохновляют меня.
И любуюсь я этой картиною,
И душе говорю: Не остынь.
Не хочу, чтобы стало рутиною
Посещение этих святынь.
* * *
Южный берег: Алушта, Гурзуф, Симеиз,
Ну и Ялта, манящая вечно,
Где жару освежит ненавязчивый бриз,
Чтобы люди гуляли беспечно.
Крымских гор красота, небосвод голубой,
Тополя, словно строй для парада.
Этот сказочный край мне подарен судьбой;
Он за трудное детство награда.
Я немало прошёл, но не скис, не зачах
Здесь в Крыму и случилось начало:
Эти горы держали меня на плечах,
Это море в ладонях качало.
По стране я скакал наподобье блохи:
На оленях, пешком, на верблюде
И меня от тоски защищали стихи,
И встречались хорошие люди.
Тут теперь без стихов не проходит и дня,
так поэзию я уважаю.
В Ялте, изредка, можно увидеть меня,
Я туда иногда приезжаю.
Для начала порядок в душе наведу,
Чтоб не путались буквы-комочки
И под пальмою, сидя у всех на виду,
Я слагаю заветные строчки.
* * *
Вот и снова сегодня я брожу в Симеизе.
Толстый кот разгоняет голубей на карнизе.
Этот милый посёлок просто крымское диво,
Здесь на пляже лежат целый день терпеливо,
Ветер ветками машет, словно ждёт подаянья,
На проспекте – героев былых изваянья.
Чтоб подняться на гору, не могу сил собрать я.
Кипарисы и туи – будто сёстры и братья.
В парапет из бетона море бьётся лютуя,
Рассыпаются брызги, словно мне салютуя.
На Приморском базаре очень спелые вишни.
Ощущенье такое, что и я здесь не лишний.
4
