Победители фестиваля «Вишнёвый сад» — 2024.

ГРАН ПРИ

Марина Орлова. Севастополь.

ДОНЕЦКИЙ ВЕТЕР 

У нее на огне кастрюлька со снегом талым,

Без воды две недели, но все говорят – ненадолго,

У нее на окне подушка и одеяло,

Если что, на себя они примут стекла осколки.

 

За порогом война, она эти долгие годы

Бьет по южному городу гулким тяжелым градом,

И в снегу перезревшие ягоды винограда –

То обстрелы собрать мешали, то непогода.

 

Эта песня слагалась там, где ветра певали –

Сквозь тягучие волны прошлых тысячелетий,

А сегодня земля в окопах, земля в металле,

Но над степью снова вольный гуляет ветер!

Металлический век – и в небо летят снаряды,

Беспощадный век бетона и твердой стали,

Но как прежде вьется ниточка шелкопряда,

И луга цветут, и земля рожать не устала…

 

У нее на столе портрет в золоченой раме,

И она на него глядит – так глядят на иконы.

У порога глубокий след – от осколков шрамы,

У войны свои рубежи и свои законы.

 

Но звенит эта песня там, где ветра певали –

Сквозь тягучие волны прошлых тысячелетий,

Пусть сегодня земля в окопах, земля в металле,

Но над степью – снова вольный донецкий ветер,

Вольный ветер парит под солнцем на крыльях птицы,

Вольный ветер взмывает вихрем и круговертью…

Отчего у здешних людей так прекрасны лица?

Отчего у здешних людей так красивы дети?

 

 

НАД ОКОПОМ

 

Он стоит над окопом, который стал чьей-то судьбой,

Здесь недавно шел бой, в этом самом окопе шел бой,

Но позиции сдвинулись на километры вперед,

И теперь этот бой в отдалении где-то идет…

 

Только ястреб парит, только в рытвинах белых земля,

И полоской в степи спят акации и тополя.

Здесь почти тишина, здесь теперь отдыхают бойцы –

Ясноглазые парни, седые как пепел отцы,

 

Здесь звучит только «братик», «братишка» и твердое «брат»,

И привратник молчит возле райских заснеженных врат.

Те, кто выжил в сраженье, и те, кому не повезло,

Друг на друга глядят, будто сквозь ледяное стекло,

 

И оттуда плеснет синевой васильковою взгляд:

«После свидимся…

Ладно, бывай,

Береги себя, Брат…»

 

***

Тут небо все ближе с землею,

И времени соты

В расплавленный полдень впечатаны,

будто случайно…

Тут люди глаза опускают при слове «двухсотый»

И слово «последний» меняют на тихое «крайний»…

Тут розы цветут и от яблок сгибаются ветки,

На кухнях хозяйки гремят перемытой посудой,

Варенье в тазу закипает, и каждою клеткой

Настоянный запах вбирая, мы живы, покуда

Хрустально звенит бытие, и судьбы уверенья

Еще подкрепляются взгляда наполненной чашей,

Пока этот мир обещается быть настоящим…

И пчелы гудят. И на кухне всё варят варенье…

 

***

 

Утро за окнами. Что-то особенно громко

Били сегодня по городу чем-то тяжелым,

Ахнуло гулко под сердцем у старенькой школы…

Десять минут на машине – до огненной кромки

 

Стекла дрожат в переполненной светом квартире,

Люстра качается, словно при землетрясенье…

Лето еще одно – от сотворения мира –

Яркие желтые листья и ветер осенний…

 

Город привык к ежедневной почти канонаде,

Гул в небесах приучает не вздрагивать плечи,

Трудно поверить, но здесь мне спокойней и легче,

Чем в многолюдной Москве, окольцованной МКАДом…

 

Там все слышнее английский, немецкий, турецкий,

Тут говорят на исконном в простуженных классах…

Только столица сейчас прорастает в Донецке,

Как и Великая Русь – прорастает в Донбассе…

 

***

 

А на чашке вовсю золотилось лето

И цвела лазурь, как тогда, на море,

Помнишь, отмель… и цаплю – звезду балета,

И под вечер тихие разговоры,

 

А потом, разутая, спозаранку

Ты бежишь за первой рыбацкой сетью,

Золотая рыбка в стеклянной банке

Не стареет даже за полстолетья…

 

Серый плес, стихающий всплеск прибоя…

Это все сгущалось, и в одночасье

Обернулось чем-то, возможно, счастьем,

Невозможной Рыбкою Золотою…

 

Старым книжным сериям многотомным

Не под силу выразить то, что знаю:

Это счастье было таким огромным,

Будто та, из детства –

Страна родная…

***

 

Когда на невесомых рукавах

Летела я над синею равниной,

Таила изумрудная трава

Рептилии пути. И соколиный

 

Метался в небе удивленном крик,

Не нарушая в целом неподвижность

Внутри тягучей и текучей жизни,

Похожей на дремучий мой язык,

Что заблудился раз и навсегда

В забытой чаще словосочетаний,

Но, впрочем, он и там как сыр в сметане –

Идет-бредет, не ведая куда,

Ведомый лишь предчувствием строки,

Но это все предписано сюжетом,

Точней – его отсутствием. Об этом

Подробнее напишут Дураки-

Иванушки. Но все же я о том,

Как над холмами снов легко летела,

И растворялось сказочное тело,

И на постели раскрывался том,

Тяжелый – фолиант из фолиантов —

Из правеков, гудящих в темноте…

И слово поднималось на пуантах

И обращалось в точку на листе…

***

Луна зависла, как половник,

Льет молоко на травы тайные…

О ты, король кустов, Шиповник,

И королева – Роза Чайная,

 

Вы тоже помните, как долго

Спит нежный плод под покрывалами

И если вдруг кольнет иголкой,

То не затем, чтоб вызвать алые

 

Крючочки нот на нервных пальцах

И сочных ягод капли спелые…

Прозрачный свет дрожит на пяльцах,

Рисует белое по белому…

 

Мы столько лет искали случая,

Мы столько лет искали ключ, и я

Солила день, как ночь вчерашнюю,

Но… Эта изгородь колючая

Кустов шиповника под башнею…

 

***

Над душистой душою цветка зависает пчела,

Чтобы после наполнить медово-янтарные соты,

Эти низкие (в чаше под сердцем гудящие) ноты

Отразятся в росе – чтобы вечность прозрачней цвела,

 

Отразятся в деревьях и зеркале чистой воды,

В легких перьях Сильфиды, в овальных задумчивых лицах…

Над согретой лучами дорогою воздух искрится

И роится – как пчелы в раю, завершая труды…

 

Подожди, обернись! Оттого неуместен наш бег,

Что подобен не бегу – но бегству,

Не бегу – но бегству…

Отчего ты боишься вернуться, смешной человек?

Подойди неспеша, подойди — как наследник к наследству

 

К белоснежным садам – что от цвета и

света белы,

И зеркальным доспехам – совсем не похожим на латы,

Мы явились под Солнце под знаком летящей пчелы,

Потому что как дети –

давно

по рожденью

крылаты…

 

Проза 1место. Татьяна Вольнова.Севастополь

КРЫЛЬЯ АНГЕЛОВ

– Ежели все пчёлы в мире вдруг помрут, вот тогда мир и закончится, – любит повторять Иван Автономыч, пчеловод с солидным стажем. Пчёл он любит нежно. Почти как свою жену.

– Не приведи Бог, — вторит ему Мария, ставя перед мужем тарелку с золотистой пчелиной добычей.

– Гастрономыч! – хрипло орёт бесхозный дурачок Сёмка, любитель выпить и опохмелиться за чужой счёт. – Дай сто рублей, а?

– Иди вон за коровами убери, будут тебе сто рублей, – пытается вразумить его Иван, только всё бесполезно.

Пошёл пьяница дальше по деревне, вдруг кто подаст.

Как только не называли Автономыча – и Агрономыч, и Экономыч, и Рюмохоныч, и даже Аронычем кто-то называл.

Откуда им было знать, что имя Автоном греческое и означает живущий по собственным законам, автономный, независимый, самостоятельный, свободный и вольный человек.

Иван Автономыч и сам не знал, почему его отца так назвали, просто привык и всё.

Через два дома от Ивана и Марии жил Андрюша, молодой ещё, хороший мужик, уважительный. Всегда по имени-отчеству к Ивану обращался. В семье Ивана его называли Андрюшенька-горемыка.

Он один девочку свою растил. Жена летом на поле в дождь оказалась, встала под развесистое дерево и тут молния ударила… Никого рядом не было, погибла молодая красивая Поля.

А девочка у них росла просто загляденье! Весёлая, живая, смешливая, к Ивану и Марии часто забегала, а они ей то молочка с мёдом, то пирожок с вареньем.  Прибежит, бывало, к старикам, за стол под иконы сядет и улыбается маминой улыбкой. Они Полю хорошо знали, добрая была жена у Андрюши. Дочка потеряла мать совсем маленькой, в года три, не отпечатался образ матери в сознании, а отец сумел так жизнь построить, что радость и улыбка не покинула девочку, она осталась ласковой и весёлой.

Перед тем, как в школу пойти, всё лето с дедом на пасеке пропадала, цветы собирала по полям и Марии их дарила.

На обратном пути ладошку свою в руку деда доверчиво вложит, идёт рядом, щебечет.

В такой момент Автономычу казалось, что он молодеет, словно папаша идёт с дочкой по земле, и так ему мирно и сладко на душе…

– Деда, а почему тётя Лиза говорит, что моя мама ангел и смотрит на нас с облаков? Кто это, ангел?

– Как тебе сказать?.. Мы их не видим, бесплотные они, посланники Божии… А мама тебя точно видит и помогает тебе, она твой Ангел.

– Знаю, знаю! – вскрикнула Полина и подняла голову.

– Видишь, белое облако летит за нами, это ангел!

 

По небу стремительно летели белоснежные кучевые облака и все были на что-то похожи: то на слона, то на верблюда, то на дракона, а то и просто на комок ваты.

 

…Андрюша часто в город ездил по делам – то купить что-то для дочки, то детали какие для машины. А машина-то у него была обнять и плакать – старенькая, по бокам битая, но он любил её, она надёжная.

По-соседски, без стука заходит он через палисадник к добрым людям.

Обнялись с Иваном, как умели, похлопали друг друга по плечам.

– Иван Автономыч, мне в город надо, можно Ариша у вас побудет, она любит у вас ночевать.

– Какие вопросы, Андрюш! Мария и накормит, и спать уложит, даже не сомневайся. Погоди, а мне ведь тоже в город надо… В этот… как его? Пенсионный фонд, ага! Может, вместе и поедем?

– Так собирайся, Иван Автономыч! Через часок и тронемся.

Мария засуетилась по хате, документы мужу в руки суёт, наставления свои женские ему в голову закладывает.

– Мария! Осади-ка! Сам знаю, не дурак. Пирогов нам с собою заверни.

Уехали мужчины. Мария с девочкой пельмени затеяли.

– Смотри, внученька, как лепить надо – пальчиками тонко-тонко схватывай и прижимай, тогда мясо внутри останется. Хочется пельмешек?

– Хочется, тётя Мария. А почему вы меня внученькой назвали?

–  А кто же ты мне? Внученька и есть. Моих внуков далеко сын увёз, в другом городе живут, а ты здесь, рядом, настоящая моя внученька.

Обе улыбнулись и ещё веселее пошла работа.

 

Любил Иван родное село, что раскинулось на зелёном склоне, белые домики и цветущие палисадники; пчелиные улья, которые соорудил своими руками; простор и сладкий воздух по утрам в окна – так травы пахнут, что голова кружится.

Летом Иван Автономыч брал с собой Аришку на пасеку. Зорко следил, чтобы маска надёжно защищала девочку от укусов, но близко к улью её не подпускал, смотри издалека, говорил.

–  Деда, а что пчёлы зимой делают? – спросит Ариша за чаем, с удивлением рассматривая золотую каплю мёда на ложке.

– Собираются в комок, жмутся друг к дружке, домики свои запечатывают и мёдом питаются. Только для начала всех трутней из улья выгонят.

– А кто это?

– Трутни? От них новые пчёлы появляются. А так-то бездельники чистой воды.

– Как Сёмка наш деревенский? – засмеялась Ариша.

– Примерно.

 

Любопытная была Ариша, у Автономыча выспрашивала почему гром гремит, зачем рано петухи в деревне кричат, как коровы пастуха слушаются и в лес не убегают.

В третий класс ходила девочка и порой удивляла одноклассников своими познаниями, а всё Иван Автономыч!

Зимой они шахматами увлеклись. Это была ещё одна любовь Ивана. Гроссмейстером в деревне не станешь, не с кем сражаться на шахматном поле, и решил Иван девочку обучить древнему искусству игры, что пришла к нам из самой Индии.

– Слон? Это слон? – заливалась девочка смехом-колокольчиком. – Вот это да, слон!

Постепенно увлеклась и вечерами, после уроков, сражались они с дедом азартно и весело.

Только Мария могла их оторвать от шахматной доски ароматом испечённых пирогов с вишнями.

 

Город Автономыч не любил. Дела привели его сегодня на шумные улицы — все спешат, за автобусом и троллейбусом бегут, толкаются, какая суета, думал Иван.

У нас тишина и благодать на селе. Степенно идет соседка в лавку, мальчишки на старых велосипедах едут на озеро…

А город хоть и похож на муравейник, но не совсем. Муравьи они как солдаты — все по своим маршрутам идут, строят что-то в муравьином государстве, у них все четко устроено. А люди ведь как: утром на работу выехал, а к вечеру в чужой кровати очутился. Сбился с курса. Или еще лучше — машине дорогу не уступил и очнулся в рваном халате на больничной койке. Так бывает Город укутался зеленью, как боевой танк маскхалатом, всё нежно зеленело, цвело и радовало глаз.

Иван Автономыч всегда рассматривал улицы города из окна машины с интересом. Там стройка началась, краны башенные клювами в небо смотрят. Тут на дороге асфальт кладут, дорогу перегородили, ползут машины, как муравьи. Людей много, не то что у них в селе. И одеты так смешно – кто в пальто, кто в шортах, одна дама даже в шубке вышла. Оно весна, конечно, но очень странно все выглядят, как в цирке.

Мелькнуло большое белое здание с вывеской наверху – Дом ангелов.

– Андрюш, что это, дом ангелов?

– Так отпевают покойников здесь, гробы выбирают.

– И все они ангелы? – с недоверием спросил Иван.

– Ну, как сказать… может, и не все, но тут сравнялись люди…

Андрей улыбнулся.

– Не знаю… У нас в церкви отпоют и на погост, чего уж лучше. А так что это – ангелы!

– Город, батя, тут всё по-своему.

– У нас на краю села семья жила, да ты не помнишь, маленький был, Зина и Коля. Пили вместе по-чёрному. Пустяковые люди. Так она его ножом в живот и пырнула. По пьянке, знамо дело. Иду я, значит, через канаву мимо их дома, смотрю, Коля сидит на крыльце и кровь по животу стекает. Ох ты ж! Побёг я до конторы, скорую вызвал, выходили его.

– А Зина что же?

– Спала на веранде. Где пили. Лежит себе и храпит. Такие дела. Он так и не узнал, Коля-то, кто его спас и врачей позвал, да…

– И что они, дальше жили?

– Померла Зина. Похоронили её. Что она по-городскому – ангел?

– Приехали, Иван Автономыч, пенсионный фонд, вам на выход, я дальше поеду.

– Три года уж на пенсии, а им справки носи и носи, надоело, Андрей! – пожаловался Иван.

– Чиновники! – бросил в сердцах Андрей, завёл мотор и уехал.

 

Решили, что обратно Автономыч на автобусе доберется. Хоть и неблизкий путь, полтора часа трястись по деревенским дорогам, но и ждать Андрюшу, пока он свои дела сделает, тоже не хотелось.

 

– Хороший ведь мужик этот Андрей, но что за жизнь у него! – думает Автономыч, устроившись на заднем сидении в автобусе. – Жены нет, дочка без матери растёт. Да и мужику без жены – что за жизнь! Так уж Господом устроено – станут двое едина плоть. Горемыка, одним словом. И ведь как жену любил… Никого пока в дом не пускает, всё сам. Эх!

А про себя подумал: «Повезло тебе, Автономыч, с женой! Мягкая, ласковая, всё успевает и приласкать может, как любому человеку надобно. И ведь лишнего слова не скажет, а это по нынешним временам золотее золота. Насмотрелся Иван на соседкое житьё-бытьё, когда раскричится баба, как полоумная, мужику хоть из дома беги. Мария моя мне судьбой была обещана…»

От таких дум хороших почти задремал Иван, да скоро уж и село в окошке показалось. Так тепло на душе стало, хоть пой!

Человеки друг у дружки все в горсти лежат. Все связаны. Доброе слово скажет прохожий и летишь дальше на крыльях, хорош мир, думаешь! И люди все добрые.

 

А иной ради забавы музыку в машине включит, педаль скорости в пол утопит и думает, что король.

Вечером деревня узнала, что Андрюшу на пути домой машина сбила. И как только она на перекресток этот вырвалась словно осой ужаленная! На полной скорости врезалась в Андрюшину колымагу, да так, что та и развалилась. Колеса, двери так и лежат отдельно на дороге…

Лихач в наушниках, кожаных штанах, в чёрных очках, что к лицу припечатались, лежит стонет. А Андрюша головой ветровое стекло пробил. Из раны кровь хлещет. Беда!

Скорая примчалась быстро, забрали их, в больницу повезли.

Иван с Марией на лавку во дворе опустились, когда такую весть услышали. Потом очнулись, Мария за Аришкой побежала, схватила девочку и обратно в хату. Всё молча, говорить приказа не было.

Иван Автономыч усадил девочку за стол, подвинул к ней кружку с молоком, отрезал большой кусок свежего белого хлеба и осторожно заговорил: «Ариша, папа сегодня не приедет, у него дела в городе, ночевать будешь у нас, согласна?»

Уплетая батон, Ариша что-то промычала в ответ, вроде, согласна.

Мария тихо всхлипнула.

– Иди-ка сюда, – отозвал Иван жену и за кухонной шторкой сурово и сдавленно прошептал: – Жалеть жалей, но слёзы не лей, не надо этого. Пока у нас жить будет, а там посмотрим… Дай Бог Андрюше на ноги встать.

Старикам удалось не испугать девочку, как-то увести её от страшных мыслей.

– Ариша, пока нам завтрак готовят, давай с тобой порисуем.

У Ивана всегда наготове были большие альбомы, карандаши, краски, цветные фломастеры.

Ариша устроилась поудобнее, взяла лист и начала рисовать. Дед тоже что-то чертил на своём листе.

Потом заглянул к Арише и удивлённо спросил – что это?

На просторном листе на горе в зеленом кружеве травы стоял дом. Из трубы шел дым, возле будки лежала собака. Солнце, как положено, всходило в правом верхнем углу картины, а на ярко-голубом фоне неба раскинулись полупрозрачные перистые облака, похожие на гигантские крылья.

– Что это? – спросил Автономыч.

– Это крылья ангелов, – спокойно ответила Ариша. – Они летят к нашему дому. Они будут нам помогать. Ангелы всегда людям помогают.

Он вздохнул и погладил девочку по голове.

– Мария, обедать будем? И рюмочку мне налей. Выпью за здоровье нашего Андрюши. Он поправится. Обязательно!

Мария встала перед иконой Николая-чудотворца и принялась молиться.

«Святитель Николай, угодник Божий, вечный заступник наш и в бедах помощник, спаси и сохрани в здравии раба Божьего Андрея…»

Ариша в мягких тапочках, связанных руками Марии долгими зимними вечерами, тихонько прошла на кухню, взяла тарелки, ложки, расставила на столе. Букет полевых цветов, что принесли с дедом с пасеки, поправила в стеклянной банке и присела за стол в ожидании обеда.

Алёна Ленжетова (Севастополь) на снимке статьи

1 место Любовная лирика

Женщины – феи
  Есть женщины – феи – скромны и спокойны,
Улыбчивы в меру, в воздушных нарядах.
В смертельной опасности смогут достойно
Над городом крылья раскрыть, если надо.
Их розовый отблеск с зарёю сольётся,
И пламя огня отразит нападенье.
А фея, смутившись, слегка улыбнётся,
Плечами пожмёт: «это лишь совпаденье».
Есть женщины – феи – ревнивы и страстны,
У них арбалет и колчан за спиною,
Осёдлан дракон, и дорогой ночною
Ни страх, ни сомненья над ними не властны.
Но хрупкое тело бронёй не закрыто,
В ранимую душу распахнута дверца,
И фея безсильна пред теми, с кем слита,
В кого проросло её верное сердце.
Есть женщины – феи – потрёпаны крылья,
Потухшие взгляды, в оковах лодыжки.
Пегас улетел, покрываются пылью
И посох, и плащ, и волшебные книжки.
Безумный тюремщик – тупица, невежда!
Он трус и умеет лишь ставить капканы.
Но явится тот, кто вернёт ей надежду,
Разрубит оковы и вылечит раны.
Есть женщины – феи – крестьянки, княгини…
У них амулеты висят в изголовье.
Они – ворожеи, они – берегини.
Безлюбьем их губят, спасают любовью.

 

Пейзажная лирика. 1 место

Николай Ильченко.Севастополь

 

* * *

 

В новой Ялте, как в старой шкатулочке

Можно всё, что угодно найти;

К дому Чехова – движусь по улочке,

Свою юность ища по пути.

 

Дни проносятся, как сумасшедшие,

Наше время и судьбы, кроша –

Я же к дверце, ведущей в прошедшее,

Добираться люблю не спеша,

 

А потом, вниз считая ступени, я

Тороплюсь, чтобы прежде всего –

Прикоснуться к величию гения,

Причаститься талантом его.

 

Словно грешник седой на молении;

Средь хоругвей, икон и кадил,

Вновь и вновь я хожу в изумлении,

По дорожкам, где Чехов ходил.

 

Снова в Ялте, как в старой шкатулочке,

Вдруг, отыщется юность, пьяня –

Этот дом, этот сад, эти улочки

Каждый раз вдохновляют меня.

 

И любуюсь я этой картиною,

И душе говорю: Не остынь.

Не хочу, чтобы стало рутиною

Посещение этих святынь.

 

* * *

Южный берег: Алушта, Гурзуф, Симеиз,

Ну и Ялта, манящая вечно,

Где жару освежит ненавязчивый бриз,

Чтобы люди гуляли беспечно.

 

Крымских гор красота, небосвод голубой,

Тополя, словно строй для парада.

Этот сказочный край мне подарен судьбой;

Он за трудное детство награда.

 

Я немало прошёл, но не скис, не зачах

Здесь в Крыму и случилось начало:

Эти горы держали меня на плечах,

Это море в ладонях качало.

 

По стране я скакал наподобье блохи:

На оленях, пешком, на верблюде

И меня от тоски защищали стихи,

И встречались хорошие люди.

 

Тут теперь без стихов не проходит и дня,

так поэзию я уважаю.

В Ялте, изредка, можно увидеть меня,

Я туда иногда приезжаю.

 

Для начала порядок в душе наведу,

Чтоб не путались буквы-комочки

И под пальмою, сидя у всех на виду,

Я слагаю заветные строчки.

* * *

Вот и снова сегодня я брожу в Симеизе.

Толстый кот разгоняет голубей на карнизе.

Этот милый посёлок просто крымское диво,

Здесь на пляже лежат целый день терпеливо,

Ветер ветками машет, словно ждёт подаянья,

На проспекте – героев былых изваянья.

Чтоб подняться на гору, не могу сил собрать я.

Кипарисы и туи – будто сёстры и братья.

В парапет из бетона море бьётся лютуя,

Рассыпаются брызги, словно мне салютуя.

На Приморском базаре очень спелые вишни.

Ощущенье такое, что и я здесь не лишний.

4